Сколько приложений у вас в телефоне? Тридцать? Сорок? У меня – больше 50. И, если честно, я не замечу, если их в какой-то момент будет немного больше или меньше. А значит, могу оказаться в той же ситуации что и героиня истории – без вины виноватая.
Но начнём по порядку. Сейчас Марии Корчашкиной 24 года, и больше всего она боится снова расстаться со своим ребёнком. Как 3 года назад, когда, чтобы выбить признательные показания, ее вместе с двухлетней дочерью держали в кабинете у следователя 12 (!) часов. Но по протоколу полсуток странным образом превратились в 10 минут. По документам, именно столько длился допрос обвиняемой Марии Корчашкиной.
«Не подпишешь документы – отправим ребенка в детдом, а ты поедешь в ИВС», – перед таким выбором оказалась Мария. И подписала документы не читая, а какая мать поступила бы иначе? Чтобы не расставаться с дочерью, призналась в том, чего не совершала: в причастности к незаконному производству, хранению, перевозке и сбыту наркотиков (ч.1 ст.228.3, ч.5 ст.228.1, ч.3 ст.30, ч.5 ст.228.1 УК РФ).
Потом уже в СИЗО Мария внимательно прочитала подписанные протоколы и ужаснулась: она не только никогда не употребляла и не сбывала наркотики, но, как и все обыватели, была знакома с ними только на уровне фильмов про «плохих парней». Таким парнем оказался её муж: старше на 12 лет, надёжный и любящий, и, конечно, у Марии и мысли не было, что он что-то может скрывать. Нам всегда трудно подозревать близких в чём-то неблаговидном: так уж устроена человеческая психика.
Именно муж Марии Евгений арендовал дом с большим земельным участком, на территории которого впоследствии «развернул» мини-лабораторию по производству психотропных средств. В разгар пандемии за город стремились выехать многие, особенно, семьи с детьми. Поэтому Мария ничего странного в предложении мужа не увидела: ребёнку нужны воздух и простор. Поиски участка и переговоры с арендодателем вёл сам Евгений, а её лишь попросил поставить подпись на готовом договоре аренды, что вполне обычная история для российской семьи с общим бытом.
В браке мало кому приходит в голову идея делить что-то на «твоё» и «моё». Вот и Корчашкины периодически пользовались одним телефоном: Мария – для чётких красивых снимков дочери, а Евгений – совсем для других целей. Следствие установило, что с аккаунта жены он размещал «товар» на определённой платформе, но Мария об этом ничего не знала. И уж, конечно, не была никаким посредником между продавцом и покупателем: современные бесконтактные способы реализации психотропных веществ вообще не предполагают никакого участия «оператора». Поэтому, когда мужа арестовали, это стало для Марии настоящим шоком.
На момент начала истории ей было чуть больше 20 лет, и она верила вообще всем людям: сначала близкому человеку, потом – следователю и «бесплатному» адвокату, которые в два голоса обещали после «выбитого» чистосердечного признания отпустить её домой к ребёнку. Мария не знала, что такое ИВС и не разбиралась в судебной системе, не думала, что ей когда-то придётся не только открыть, но и тщательно изучить Уголовный Кодекс. А кто вникал в детали и разбирался в терминах не будучи юристом?
«Очень легко попасть в систему наказаний и сложно выбраться, – говорит Мария. – Я боролась и жила только ради дочки. Меня очень поддерживала семья: мама в каждое письмо вкладывала рисунки дочки, бабушка плакала и очень за меня переживала, папа оформил опеку над внучкой.
В 2022 году, через два долгих года, меня единственную по этому делу оправдал суд присяжных. Брат привёз домой, и я ждала в подъезде, пока он подготовит родных к моему возвращению и всем накапает валерьянки. Дочка успела отвыкнуть и не узнала меня, пришлось заново учить её называть меня мамой.
Прокуратура обжаловала оправдательный приговор, и сейчас меня ждёт новое судебное заседание. Я больше всего боюсь расстаться со своим ребёнком, и оказаться за решёткой за то, чего не совершала, а просто доверяла не тому человеку».